"Итак, политика нас учит..."
Mar. 18th, 2013 02:21 am![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
webtekarОдин из самых мною смакуемых в последнее время литературных диалогов имеет место быть в 8 части поэмы "Фауст" австрийского поэта первой половины XIX века Николауса Ленау. Это разговор демона Мефистофеля с амбициозным министром о том, как лучше всего управлять народом.
"Министр. А вы, схоласт высокочтимый, вы много знаете вещей, полезных мне невыразимо. Прервал я ваши назиданья делами бракосочетанья. Я жажду ваших поучений, в политике вы прямо гений, бесценный друг. Позвольте ж мне пастись в пленительной стране политики, что вся цветами покрылась вашими трудами?
Мефистофель. Итак, политика нас учит: народ правитель мудрый мучит.
Министр. А вдруг взбунтуется народ?
Мефистофель. В двух случаях он цепи рвет: когда вы мучите чрезмерно иль мучить стали меньше вдруг. Что это так, бесспорно верно, на то история, мой друг.
Министр. Согласен я. Но для примера скажите, где мучений мера?
Мефистофель. Вы, господа народов, стран, сейчас совет вам будет дан. Лишайте, только осторожно, народы чувственных утех, чтоб было вам всегда возможно исполнить вдруг желанья всех. Пусть все возможного желают и понемножку получают. Но надобно убить все страсти к тому, что дать не в вашей власти. Себя обманет сам народ, и будет страшно он доволен, когда по милости господ ему веселый час дозволен, который бы народ-дурак, конечно, мог иметь и так.
Министр. Ваш принцип мил мне и, конечно, полезен черни бесконечно. Но тьму врагов со всех сторон при примененьи встретит он.
Мефистофель. И худший враг - то мысль людская, что праздно бродит по стране, в края мечтаний залетая в каком-то странном полусне. А между тем пустите думы лететь в открытые моря, они опять вернутся с шумом, любовью страстною горя к свободе - фее, что владеет далеким островом мечты. И вот народ вдруг озвереет, и вопли "Воли!" слышишь ты.
Министр. Но как же нам поймать мышленье, когда оно всегда в движенье?
Мефистофель. Лишайте, только осторожно, народы чувственных утех. Держитесь всюду, где возможно, вы слов высокомудрых тех. Как винный дух реторту греет и эликсиры варит вам, так дух людской пусть цель имеет готовить пищу дуракам. Огнем горячей головы желудку суп варите вы. А чуть посмеет кто-нибудь вступить на умозренья путь, принципом пользы пренебречь: чуть о правах начнет он речь, без дальних слов в зерне скорей душите вы таких людей. И вот вам средство: в Древнем Риме был цензор для оценки дел. Пусть будут цензором ценимы все те, кто вольно мыслить смел. Да, цензор, стражник неподкупный, палач фантазии преступной для блага граждан, к сожаленью, нескоро явится на свет, но мне он был бы в утешенье. И это лучший мой совет. Однажды я заснул, и снится мне цензор, словно наяву. Как мысли он поймать стремится, напрягши мудрую главу, как он все складки одеянья исследует без состраданья, и ищет контрабанды там, и ищет там вещей запретных, и нет ли писем там секретных от воли к страждущим друзьям. В патриотическом том сне виденье это было мне поклоном будущих времен. Я видел: шествует шпион. Как для лисицы тихо строит капкан охотник пред норой, который бедную накроет, когда она ночной порой на волю в лес родной чудесный пойдет из душной ямы тесной, так и шпион в виденьи том стоял перед открытым ртом, слов ожидал, чтоб живо в сети поймать слова шальные эти. Когда политика придет к такому тонкому уменью, фундамент власть себе найдет и станет радостью правленье.
Министр. Могу я лишь мечтать о рае, что начертали вы сейчас. Но пропасть страшная, зияя, препоны ставит тут для нас. Ту пропасть государь мне роет: он совестлив, кто ж это скроет".
И концовочка:
"Министр. ...Мой друг, мне кажется забавным и очень милым, очень славным, что люди в сердце с упоеньем лелеют рабские стремленья. Никак нельзя не согласиться, что рабство больше им годится, чем пресловутая свобода, хотя она - мечта народа.
Мефистофель. Итак, народы возлюбя, вы долгом вашим посчитали взять бремя власти на себя, чтоб остальные испытали всю слабость рабства и могли стремленью сладкому в угоду совсем забыть свою свободу, служа властителям земли, и ради них готовы вы стать жертвами своей любви. Да, слов моих не забывая, великим деятелем стать легко вам будет, помогая владеньем князю управлять. Но мне приходится спешить, приятель ждет уж, может быть (откланивается и уходит)".
Жестоко, цинично, немного в духе Макиавелли. И к тому же весьма злободневно, если не сказать вечно.
P.S. Прошу прощения за пунктуацию и нестихотворный вид, но к сожалению, доступна мне оказалась только аудиоверсия этого произведения. Можно сказать, писал под диктовку, не имея никакого представления о внешнем виде искомого текста (если у кого есть печатная/электронная версия, подсобите, чтоб красоту навести).
"Министр. А вы, схоласт высокочтимый, вы много знаете вещей, полезных мне невыразимо. Прервал я ваши назиданья делами бракосочетанья. Я жажду ваших поучений, в политике вы прямо гений, бесценный друг. Позвольте ж мне пастись в пленительной стране политики, что вся цветами покрылась вашими трудами?
Мефистофель. Итак, политика нас учит: народ правитель мудрый мучит.
Министр. А вдруг взбунтуется народ?
Мефистофель. В двух случаях он цепи рвет: когда вы мучите чрезмерно иль мучить стали меньше вдруг. Что это так, бесспорно верно, на то история, мой друг.
Министр. Согласен я. Но для примера скажите, где мучений мера?
Мефистофель. Вы, господа народов, стран, сейчас совет вам будет дан. Лишайте, только осторожно, народы чувственных утех, чтоб было вам всегда возможно исполнить вдруг желанья всех. Пусть все возможного желают и понемножку получают. Но надобно убить все страсти к тому, что дать не в вашей власти. Себя обманет сам народ, и будет страшно он доволен, когда по милости господ ему веселый час дозволен, который бы народ-дурак, конечно, мог иметь и так.
Министр. Ваш принцип мил мне и, конечно, полезен черни бесконечно. Но тьму врагов со всех сторон при примененьи встретит он.
Мефистофель. И худший враг - то мысль людская, что праздно бродит по стране, в края мечтаний залетая в каком-то странном полусне. А между тем пустите думы лететь в открытые моря, они опять вернутся с шумом, любовью страстною горя к свободе - фее, что владеет далеким островом мечты. И вот народ вдруг озвереет, и вопли "Воли!" слышишь ты.
Министр. Но как же нам поймать мышленье, когда оно всегда в движенье?
Мефистофель. Лишайте, только осторожно, народы чувственных утех. Держитесь всюду, где возможно, вы слов высокомудрых тех. Как винный дух реторту греет и эликсиры варит вам, так дух людской пусть цель имеет готовить пищу дуракам. Огнем горячей головы желудку суп варите вы. А чуть посмеет кто-нибудь вступить на умозренья путь, принципом пользы пренебречь: чуть о правах начнет он речь, без дальних слов в зерне скорей душите вы таких людей. И вот вам средство: в Древнем Риме был цензор для оценки дел. Пусть будут цензором ценимы все те, кто вольно мыслить смел. Да, цензор, стражник неподкупный, палач фантазии преступной для блага граждан, к сожаленью, нескоро явится на свет, но мне он был бы в утешенье. И это лучший мой совет. Однажды я заснул, и снится мне цензор, словно наяву. Как мысли он поймать стремится, напрягши мудрую главу, как он все складки одеянья исследует без состраданья, и ищет контрабанды там, и ищет там вещей запретных, и нет ли писем там секретных от воли к страждущим друзьям. В патриотическом том сне виденье это было мне поклоном будущих времен. Я видел: шествует шпион. Как для лисицы тихо строит капкан охотник пред норой, который бедную накроет, когда она ночной порой на волю в лес родной чудесный пойдет из душной ямы тесной, так и шпион в виденьи том стоял перед открытым ртом, слов ожидал, чтоб живо в сети поймать слова шальные эти. Когда политика придет к такому тонкому уменью, фундамент власть себе найдет и станет радостью правленье.
Министр. Могу я лишь мечтать о рае, что начертали вы сейчас. Но пропасть страшная, зияя, препоны ставит тут для нас. Ту пропасть государь мне роет: он совестлив, кто ж это скроет".
И концовочка:
"Министр. ...Мой друг, мне кажется забавным и очень милым, очень славным, что люди в сердце с упоеньем лелеют рабские стремленья. Никак нельзя не согласиться, что рабство больше им годится, чем пресловутая свобода, хотя она - мечта народа.
Мефистофель. Итак, народы возлюбя, вы долгом вашим посчитали взять бремя власти на себя, чтоб остальные испытали всю слабость рабства и могли стремленью сладкому в угоду совсем забыть свою свободу, служа властителям земли, и ради них готовы вы стать жертвами своей любви. Да, слов моих не забывая, великим деятелем стать легко вам будет, помогая владеньем князю управлять. Но мне приходится спешить, приятель ждет уж, может быть (откланивается и уходит)".
Жестоко, цинично, немного в духе Макиавелли. И к тому же весьма злободневно, если не сказать вечно.
P.S. Прошу прощения за пунктуацию и нестихотворный вид, но к сожалению, доступна мне оказалась только аудиоверсия этого произведения. Можно сказать, писал под диктовку, не имея никакого представления о внешнем виде искомого текста (если у кого есть печатная/электронная версия, подсобите, чтоб красоту навести).
